Библия, искусство и христианская этика

Когда заходит речь о соотношении Библии и искусства, то на передний план выдвигаются такие понятия как библейская эстетика, эстетическая теология и христианская эстетика. Они охватывают своим содержанием три сферы - мир Священного Писания, мир духовной истории христианства и мир искусства, включающий в первую очередь те художественно-эстетические реалии, которые имеют непосредственное отношение к первым двум мирам - Священному Писанию и христианской истории.

Библейская эстетика

Под библейской эстетикой понимается область эстетических начал, принципов, идей, присутствующих в Священном Писании. Все они участвуют в организации библейского текста и выполняют относительно его содержания и формы структурообразующую функцию. Они же активизируют эстетическое восприятие Библии.

Библейская эстетика включает все те ветхозаветные и новозаветные идеи и образы, которые имеют непосредственное отношение к миру искусства.

А. Мень определял библейскую эстетику как учение Священного Писания о красоте и художественном творчестве человека (А. Мень. Библиологический словарь. Т. 3. М., 2002. С. 469). Однако, эта дефиниция не обладает достаточной полнотой. Необходимо иметь в виду, что не только красота, но и другие важнейшие эстетические категории - возвышенное, трагическое, героическое, ужасное, безобразное и др., представленные в тексте Священного Писания, также входят в предмет библейской эстетики.

Библейский текст открыт во все сферы культуры - в философию, психологию, этику, право и, конечно же, в мир искусства и художественного творчества. И хотя буквально об искусстве и творчестве священнописатели говорят не часто, это не мешает Библии выступать средоточием и источником творческого вдохновения. Ведь в ее центре находится жизнь человеческого духа. А там, где дух, там и жажда возвышенного и прекрасного, потребность в созидании, творчестве. И все это тоже составляет предмет библейской эстетики.

Среди разнообразия форм, в которые облачены библейские истины, одну из наиболее важных ролей играют эстетические формы. Когда индивидуальный дух обращается к Библии, то эстетическое восприятие, созерцание, наслаждение составляют неотъемлемую принадлежность этого процесса. Канал эстетического восприятия работает всегда. Бог использует его постоянно как дополнительный фактор притяжение индивидуального духа к истинам Священного Писания.

Эстетическая теология

К понятию библейской эстетики примыкает понятие эстетической теологии. Оно обозначает совокупность богословских исследований, в центре которых находятся, во-первых, проблемы эстетического содержания библейских текстов, а во-вторых, вопросы богословского осмысления эстетических аспектов религиозного миропонимания.

Эстетическое богословие существует в проблемном пространстве, общем для богословия и эстетики. Его главная особенность заключается в том, что его содержательным основанием служат не философские или идеологические доктрины, а текст Священного Писания.

Для понимания сути эстетической теологии важное значение имеет подразделение христианского богословия на апофатическое и катафатическое.

Апофатическое или отрицательное (греч. apophatikos - отрицательный) богословие - доктринальное направление, берущее начало от Псевдо-Дионисия Ареопагита. В его основании лежат две идеи. Во-первых, это идея непостижимости Бога и сопутствующая ей убежденность в невыразимости представлений о Нем в терминах позитивного знания. Во-вторых, это идея откровения как единственно достоверного источника знаний о Боге.

Богословие катафатическое (утвердительное, позитивное) (греч. kataphatikos - утвердительный) - это совокупность теологических учений европейской патристики, восходящих к Иоанну Дамаскину и Григорию Нисскому. Они опираются на идею познания Творца через постижение Его творений. Согласно логике катафатических суждений, опосредованность получаемых знаний не должна смущать человека. Ведь кроме разума и рассудка, задействованных в познавательном процессе, есть еще и вера, для которой не существует никакой опосредованности в ее отношении к Богу.

Как апофатизм, так и катафатика порождают существенные эстетические следствия. Так, апофатическая идея непередаваемости представлений о Боге теоретическими средствами открывает широкие возможности для применения художественно-образных средств, имеющихся в распоряжении искусства. То, что невыразимо на языке понятий, может быть передано языком живописи, поэзии, музыки.

Что же касается апофатической апелляции к откровению, то художественно одаренные натуры переживают озарения гораздо чаще ученых богословов. Им могут являться отдельные образы и целые картины, через которые приоткрывается мир богооткровенных истин. Достаточно вспомнить Данте с его <Божественной комедией> и ее картинами чистилища, ада и рая.

В еще большей степени эстетическая теология связана с катафатическими установками. Многокрасочный мир Божьих творений притягателен для художников. Они с любовью воссоздают его черты в разнообразных произведениях искусства. Для художников-христиан Божьи творения - это свидетельства совершенства Творца. Те из них, кто видел в собственном творчестве духовную стезю, воссоединяющую их с Богом, оставили потомкам истинные шедевры зодчества, живописи, музыки и поэзии.

Христианская эстетика

Христианская эстетика - еще одно понятие, в котором существует необходимость и которое используется там, где библейская реальность соприкасается с реальностью художественно-эстетической. Оно самое вместительное по объему и вбирает в себя все те содержательные комплексы, которые охватываются библейской эстетикой и эстетическим богословием. Кроме этого она включает всю совокупность эстетических проблем, связанных с существованием масштабного интертекста христианской культуры.

Эти проблемы разрабатывались, с одной стороны, светскими мыслителями-христианами, а с другой стороны, художниками, склонными к религиозно-эстетической рефлексии, - писателями, поэтами, живописцами, архитекторами, композиторами. Многие оставшиеся от них письменные тексты - это примеры органичного единства духовного потенциала христианской теологии с инструментально-аналитическими возможностями эстетической теории.

Эстезис новозаветной реальности: художественно-эстетическая христология

В Новом Завете нет тщательной проработки эстетических категорий, подобно тому, как это представлено в теоретических трактатах по эстетике. Но в нем присутствует нечто большее - дух новой, христианской эстетики. Он открывает возможность нового понимания традиционных эстетических проблем, для которого весь мир эстетического оказался замкнут на личности Христа, ставшего его альфой и омегой.

Художественно-эстетическая христология включает две основные сферы - теоретическую и прикладную.

Во-первых, это сфера богословско-эстетических идей, рассматривающих личность, деяния, миссию Иисуса Христа в свете эстетических представлений и принципов.

Во-вторых, это совокупность произведений искусства, авторы которых стремились при помощи художественно-образных средств передать свое отношение к Христу, свое понимание Его миссии как Спасителя мира.

Эстетическая христология в ее теоретическом измерении входит составной частью в общую христологию, которая представляет собой библейское учение о личности и миссии Спасителя-Мессии, об Его ожидании миром Ветхого Завета и об Его приходе в мир в образе Иисуса Христа.

Развертывание общей христологической проблематики происходило в вынужденной борьбе христианской Церкви с ее противниками. Среди них были оппоненты трех видов. Во-первых, это были иудеи, не уверовавшие в Христа как Мессию. Во-вторых, это язычники, которым был чужд мир идей принципов Нового Завета. И в-третьих, это различные категории еретиков, сомневающихся в Божественной природе Христа.

Ключевым положением эстетической христологии может служить мысль апостола Павла из I Послания к римлянам: <Вечная сила Его и Божество от создания мира чрез рассматривание творений видимы> (Рим. 1, 20). Здесь идет речь о <творениях>, к которым могут быть отнесены и художественные изображения Спасителя. Они способны выполнять не только сакральные, но и эстетические функции. При этом последние пребывают в прямой зависимости от первых, способствуют их более полному осуществлению. Зримая красота выступает одним из свидетельств Божьей премудрости.

Художники-христиане, носившие Христа в своих сердцах, с помощью кистей, красок или резца облекали свои представления о Нем в живописные или скульптурные образы. Образ Христа, рождавшийся в ходе этих попыток, не был всегда одинаков. Причин тому было много. Одна из них заключалась в отсутствии изображений облика человека по имени Иисус. Поэтому возникали различные версии, восходящие то к эллинским традициям, то к визуальным стереотипам ближневосточного мировосприятия. В одних случаях Иисус изображался в виде стройного юноши эллинского типа, а в других - в виде зрелого мужчины с явно выраженными восточными чертами лица.

Тертуллиан, живший на рубеже II и III столетий, так писал в своем труде <О плоти Христовой> о внешнем облике Иисуса Христа: <Люди удивляются человеку Христу только из-за Его слов и деяний, только из-за Его учения и добродетели. Несомненно, существовали бы наброски, если бы нечто необыкновенное в Его физическом облике считалось чудом. Но отнюдь не чудесное свойство Его внешности делало столь замечательным Его появление, когда они говорили: <Откуда у Него такая премудрость и силы?> (Мф. 13, 54). Но и те, кто презирал Его за внешний вид, говорили так же. Таким образом, можно сделать вывод, что Его внешность не обладала привлекательностью, не видно было и сиянья на Его головой>.

Спустя века, общая интуиция массового христианского сознания подсказала новым поколениям людей, которые никогда не видели Христа, как мог выглядеть истинный Иисус. Деятельность религиозно-эстетического воображения привела к полной <реконструкции> внешнего облика Иисуса. Вопреки предположению Тертуллиана Иисус предстал внешне привлекательным. Но это была совершенно особая привлекательность, которая притягивала к себе людей исходившим от Него внутренним светом. Этот свет лучился из Его глаз. Им были освещены неповторимые черты Его лица, строгие и одновременно мягкие. Весь Его облик свидетельствовал о том, что Он, пребывающий неизмеримо выше людей, - внешне совершенно такой же, как и все они.

Иконы и фрески, изображавшие Иисуса и различные евангельские сцены, заняли центральное место в храмовой живописи. Наиболее часто встречались темы <Рождество>, <Крещение Господне>, <Воскрешение Лазаря>, <Распятие>, <Воскресение> и др.

Распространению живописных изображений Христа способствовало прочно утвердившееся богословское положение о недопустимости попыток воссозданий образа Бога-Отца. Однако, единосущностность Отца Небесного и Сына Божьего позволяла усматривать в изображенном лике Христа и Самого Создателя.

В европейском искусстве эпохи Возрождения Иисус стал одним из главных героев живописных произведений итальянских мастеров Джотто, Чимабуэ, Мазаччо, Филиппо Липпи, Джорджоне, Леонардо, Рафаэля Микеланджело, Тициана, Веронезе, Тинторетто и др. В последующие века интерес к евангельской тематике и к образу Христа продолжал сохраняться в творчестве Рембрандта, Рубенса, Пуссена, Жерико, Делакруа, Матисса, Шагала, Дали и др. мастеров.

Отечественный культуролог Ю. М. Лотман отмечал, что анфасные изображения Христа послужили связующим звеном, обеспечившим переход западной живописи от иконы к портрету, что Его лик, соединявший в себе божественное и человеческое, явился высшим выражением идеи портрета как такового. <В изображении лика Христа, - писал он, - сконцентрирована проблема богочеловечества, то есть задано изображение реальности, оцениваемое шкалой предельно высоких ценностей. Вместе с тем, лицо Христа обычно располагается по отношению к лицу зрителя таким образом, что их глаза находятся на одной и той же оси, то есть лик Христа как бы представляет собой зеркальное отражение того, кто на Него смотрит. Это задает и высший критерий оценки зрителя: отражение может воплощать собой упрек или прославление, но оно всегда есть оценка. Зритель как бы получает критерий для суда над самим собой: он находится на оси зрения Бога и, следовательно, представляет собой как бы отражение божественной сущности. Отражение может высвечивать недостоинство человека, самую невозможность сопоставления и одновременно скрытую надежду на возрождение. Зрителю как бы говорится: в тебя заложена внутренняя возможность Того, Чьи черты отражаются в твоем лице как в затуманенном зеркале> (Лотман Ю. М. Портрет // Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб., 2002. C. 364).

В русскую живописно-скульптурную христологию вошли произведения А. Лосенко (<Чудесный улов рыбы>, А. Иванова (<Явление Христа Марии Магдалине>, <Явление Мессии>), В. Поленова (<Мария Магдалина у гроба Христа>), И. Айвазовского (<Хождение по водам>), М. Антокольского (скульптурные работы <Христос перед народом>, <Распятие>, <Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные>), В. Перова <Христос в Гефсимании), И. Крамского (<Христос в пустыне>, <Радуйся, Царь Иудейский>, Г. Семирадского> (<Христос и грешника>, <Христос у Марфы и Марии>), В. Сурикова (<Благовещение>, <Исцеление слепого>), И. Репина <Восрешение дочери Иаира>), М. Врубеля (<Благовещение>, <Хождение по водам>, <Христос в Гефсимании>, <Воскресение>), Н. Ге (<Тайная вечеря>, <Что есть истина?>), К. Маковского (<Благовещение>), М. Нестерова (<Христос у Марфы и Марии>, <Рождество>, <Распятие>), Н. Рериха <Тень Учителя> и т. д.

Писатель Н. С. Лесков в рассказе <На краю света> представил тему живописной христологии в диалоге архиерея и находящегося у него дома гостя. Гость заговорил о том, что в русском духовенстве мало кто понимает Христа должным образом и что в лучшем случае Его понимают слишком узко. Далее последовал ответ архиерея: <Справедливость была бы оскорблена, если бы я решился признать вместе с вами, что в России Господа Христа понимают менее, чем в Тюбингене, Лондоне или Женеве>. С этими словами он взял со стола большой, богато украшенный резьбою из слоновой кости альбом и, раскрыв его, продолжал: <Вот наш Господь. - Зову Его посмотреть. Здесь я собрал много изображений Его лица. Вот Он сидит у кладезя с женой самаритянской - работа дивная; художник, надо думать, понимал и лицо, и момент. - Однако нет ли здесь в Божественном лице излишней мягкости? Не кажется ли вам, что Ему уже слишком все равно, сколько эта женщина имела мужей и что нынешний муж ей не муж? - Мне кажется, сюда немного строгого внимания было бы чертой нелишнею. - Посмотрим далее. Опять великий мастер. Христа целует здесь Иуда. Как кажется вам здесь Господень лик? Какая сдержанность и доброта! Не правда ли? Прекрасное изображение! - Однако не слишком ли много здесь усилия сдерживаться? Смотрите: левая щека, мне кажется, дрожит и на устах как бы гадливость. - Вот вновь Христос и тоже кисть великая писала. - Тициан: перед Господом стоит коварный фарисей с динарием. Смотрите-ка: какой лукавый старец, но Христос: <Христос: Ох, я боюсь! Смотрите: нет ли тут презрения на Его лице?> - <Оно и быть могло, владыко>. - Могло, не спорю: старец гадок; но я, молясь, таким себе не мыслю Господа и думаю, что это неудобно. - Вот вам снимок с прекрасной головы Кауера: хорош, хорош! - ни слова; но мне, воля ваша, эта академическая голова напоминает гораздо менее Христа, чем Платона. Вот Он еще: какой страдалей: какой ужасный вид придал Ему Межсу: Не понимаю, зачем он Его так избил, иссек и искровянил: Это право ужасно! Опухли веки, кровь и синяки: весь дух, кажется, из Него выбит, и на одно страдающее тело уже смотреть даже страшно: Перевернем скорей. Он тут внушает только сострадание, и ничего более. - Вот вам Лафон, может быть, и небольшой художник, да и на многих нынче хорошо потрафил; он, как видите, понял Христа иначе, чем все предыдущие, и иначе Его себе и нам представил: фигура стройная и привлекательная, лик добрый, голубиный, взгляд над чистым лбом, и как легко волнуются здесь кудри: тут локоны, тут эти петушки, крутясь, легкли на лбу. Красиво, право! А на руке Его пылает сердце, обвитое терновою лозою. Это , что отцы иезуиты проповедуют. Признаюсь вам, я этому щеголеватому канареечному Христу охотно предпочел бы вот эту жидоватую главу Гверчино, хотя и она говорит мне только о добром и восторженном раввине, которого, по определению господина Ренана, можно было любить и с удовольствием слушать: - Закроем теперь все это, и обернитесь к углу, к которому стоите спиною: опять лик Христов и уж на сей раз это именно не лицо, а лик. Типическое русское изображение Господа: взгляд прям и прост, темя возвышенное, что, как известно, и по системе Лафатера означает способность возвышенного богопочтения; в лике есть выражение, но нет страстей. Как достигали такой прелести изображения наши старые мастера? - Это осталось их тайной, которая и умерла вместе с ними и с их отверженным искусством. Просто - до невозможности желать простейшего в искусстве: черты суть слегка означены, а впечатление полно; мужиковат Он, правда, но при всем том Ему подобает поклонение, и как кому угодно, а по-моему, наш простодушный мастер лучше всех понял - Кого ему надо было написать>.

В этом монологе просвещенного священнослужителя подчеркивается мысль о необычайной сложности художественно-эстетической задачи по воссозданию образа Иисуса Христа. Европейская живопись Возрождения и нового времени, несмотря на величайшее мастерство ее представителей, не смогла удовлетворительно решить эту задачу из-за того, что уже была захвачена общей прогрессирующей духовной болезнью, поразившей западную культуру, - секуляризацией.

Источник:www.gazetaprotestant.ru

Количество просмотров 5322

Библия, искусство и христианская этика

Комментарии ВКонтакте

Комментарии Facebook


		Поиск по сайту:
	«Новый Завет является величайшей книгой теперь и в будущем для всего мира». (Чарльз Диккенс)


Главная \| О нас \| Контакты \| Карта сайта \| Ссылки \| Наши авторы \| Подписка Служба поддержки