Игорь Попов: О русской духовной культуре и Тарковском

Недавно попала мне в руки книга Симонетты Сальвестрони «Фильмы Андрея Тарковского и русская духовная культура», выпущенную издательством Библейско-богословского института св. апостола Андрея (ББИ). Как человек, которого интересует и русская духовная культура, и творчество Андрея Арсеньевича я не мог пройти мимо нее. Мне кажется, это очень симптоматично, когда о русской духовности пишут западные исследователи. Симптоматично и для прагматичного Запада, да и для нас тоже.  Быть может, мы уже сами русскую духовность понимаем лишь как набор определенных идеологических клише и поэтому нам о ней напоминают люди из иной культуры.

 Впрочем, нужно сказать Симонетта Сальвестрони не является человеком прохожим и чужим в этой теме. На протяжении многих лет она была профессором русской литературы в университете Кальяри (Италия), сейчас преподает историю кино. Она является итальянским русистом  и специалистом по семиотике культуры (Ю.М. Лотман, М.М. Бахтин), а также исследователем творчества Ф.М. Достоевского, русской фантастической прозы и поэзии Бориса Пастернака.

 К своей книге о Тарковском Сальвестрони подошла очень педантично и тщательно. Исследовала множество источников, читала самого Тарковского и его интервью, беседовала с сестрой режиссера – М. Тарковской (это, кстати, по тексту весьма чувствуется). И перед тем, как говорить подробно о книге скажу, что она настоящий подарок для ценителей творчества гениального русского режиссера. Это еще один пристальный взгляд на его творчество, его метафизику, его философию.

 Однако же, на мой взгляд, в книге есть серьезные промахи. Безусловно, Андрей Арсеньевич является великим русским художником, формировавшимся под влиянием всего богатства русской духовной культуры. Но при этом попытка вырвать его из контекста мировой культуры очень искусственна. На него, в равной степени, оказала влияние не только культура русская, но и лучшие гениальные творцы мировой культуры. В этой связи Тарковский для меня является художником надмирным, не принадлежавшим только русской культуре и в равной степени понятным и интересным и для западного зрителя тоже. Не зря интерес к его творчеству не утихает на Западе до сих пор, о чем свидетельствуют публикации и книги, посвященные его творчеству. Они выходят с завидной регулярностью.

 Я очень уважаю людей, посвященных своим профессиональным интересам. Среди западных русистов Сальвестрони  наиболее последовательный исследователь православной патристики и русской литературы. Но именно в этой книге интересы автора мешают по-настоящему глубоко взглянуть на каждое из кинополотен Тарковского. Безусловно, Пастернак был великим русским поэтом и его очень ценил и любил Тарковский, но не оказал он на режиссера такого влияния, которое хочет этому присвоить автор. И в то же время, меня поражает насколько пристальным может быть взгляд автора на определенные вехи творчества режиссера и насколько при этом она не видит настоящих глубинных значений и символов творчества Андрея Арсеньевича.

 Корпус духовной культуры и интересов Тарковского поражает.  Он была настолько всеобъемлющ, что иногда поражаешься как это смог вместить один человек за столь короткий срок, который ему отпустил Всевышний. Но в творчестве Тарковского есть несколько основных источников его вдохновения, его своеобразные соавторы. Это часть его метафизического мира, часть его мировоззрения. Такими источниками являются Бог, Библия, творчество Ф.М. Достоевского, музыка И.-С. Баха,  творчество гениального художника Питера Брейгеля (старшего), поэзия отца Арсения Тарковского. Практически во всех своих фильмах Тарковский использовал эти источники, переосмысливал их, размышлял о них. Меня поразило, почему этого не увидела Сальвестрони? Или даже не совсем так: почему она увидела лишь части этой целой картины мировосприятия Андрея Арсеньевича?

 Читая книгу Сальвестрони, я задумался над вопросом: имеют ли символы  в фильмах Тарковского однозначное толкование. Я всегда придерживался мнения, что Тарковский не был абстракционистом, в его творчестве не было лишних кадров или деталей, каждый символ читаем. Но имеют ли его образы однозначное толкование всегда? Не думаю, иначе не было феномена гения Тарковского. Его образы рождают персональные аллюзии, тем самым показывая многоплановость и многослойность его фильмов. Например, образ текущей воды или разлитой жидкости. В каждом отдельном случае, в контексте общего визуального ряда эти символы обретают свое уникальное значение. Их нельзя свети к банальному толкованию.

 К сожалению, Сальвестрони скатывается к менторской профессорской нотке, когда пытается разложить эпизоды на составляющие, не видя общей картины. Хотя сама она приводит цитату Тарковского о финале рассказа «Смерть Ивана Ильича» Л.Н. Толстого:

 «Можно ли этот потрясающий нас до самых глубин образ трактовать как-то однозначно? Он связан с неизъяснимо глубокими нашими ощущениями и напоминает нам о наших собственных переживаниях и воспоминаниях. И потрясает, переворачивает душу как откровение» (А. Тарковский «Запечатленное время»).

 Тоже самое можно и нужно сказать и о фильмах Тарковского. Зритель сам становится сотворцом фильма, когда свой жизненный опыт, свои эмоциональные переживания вкладывает в кинополотно и опыт экранных героев. И фильм начинает открываться для него с неизведанной до той поры стороны. Он словно бы становится совершенно иным, но понятным для конкретного зрителя фильмом.

 На творчество Тарковского, конечно же, огромное влияние оказал Достоевский, но зачем при этом пытаться провести какие-то явные параллели между конкретными (подчеркиваю это) персонажами и их идеями Федора Михайловича и героями Тарковского. В том-то и состоит гениальность русского режиссера, что творчество других гениев для него лишь импульс к созданию своих шедевров. Приведу простой пример. Андрей Тарковский мечтал снять экранизацию романа Достоевского «Идиот», даже подавал заявку на этот фильм, но ему отказали. В этот период ему разрешили запуститься с фильмом по повести Стругацких, который, в конечном итоге, стал называться «Сталкер». Именно образ князя Мышкина определил, после долгих поисков, и образ самого Сталкера. Но можно ли назвать князя Мышкина и Сталкера творческими близнецами? Ни в коей мере! И за это огромное спасибо режиссеру.

 Христианская позиция, мировосприятие, апокалиптика и взаимоотношения Бога и человека всегда занимали в творчестве Тарковского основное место. Известно, что Андрей Арсеньевич любил и знал Библию, мог цитировать ее целыми главами наизусть, чем поражал то поколение советских актеров и съемочный персонал, не знакомых со Сященным Писанием. С каждым фильмом библейских аллюзий становится все больше, и они все больше усложняются. Актеру Юзефсону, игравшему роль Александра в фильме «Жертвоприношение» он говорил: «Если ты не поверишь в Бога, ты не сможешь сыграть своего героя!»

 Для меня загадка, почему на фоне попытки прочтения спорных кадров и символов, автор не видит магистральных мыслей режиссера. Вот еще один пример. Всем известна концовка фильма, когда главный герой бросается к ногам отца и становится на колени ясна явная ассоциация со знаменитой картиной Рембранта «Возвращение блудного сына». Отъезжающая камера показывает, что сам дом отца находится в центре океана «Солярис». В сцене с невесомостью Тарковский также дает еще одну подсказку – Крис обнимает свою жену Харри и оборачивается к зрителю. Человек знакомый с мировой культурой может заметить здесь явную аллюзию на другую картину Рембрандта «Автопортрет с Саскией на коленях» (первоначальное название «Блудный сын в стране далекой»).

Всех этих смыслов профессор Сальвестрони не видит. Зато почему-то вспоминает героев Достоевского.

 Но не смотря на все эти явные несостыковки книга Сальвестрони безусловно будет интересна для всех, кому интересен Тарковский. Интересен новый взгляд на его фильмы, новая трактовка творчества, размышления о русской духовности и апокалиптике режиссера, которая, честное слово, заслуживает отдельного анализа. Поэтому советую все же прочитать ее всем, кому небезразлично творчество великого русского режиссера. Может быть это побудить вас еще раз пересмотреть его фильмы и прийти к совершенно иным выводам, к каким пришел я или автор книги. И это будет великолепно!