Встреча с абсолютным Ты и ответ Иову

 Книга Иова является уникальным свидетельством того, как антиномия теодицеи, разрешается не в идеальной плоскости мышлниея, а в экзистенциальном плане конкретной человеческой жизни.Иов – «человек непорочен». Сатана просит у Бога дать ему власть искусить праведника: «Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя (Иов.1:11)?». Вначале Сатана отбирает у него имущество, детей, затем и здоровье – самые большие ценности человека в этом мире.

Иов уверен в своей праведности – он никогда не преступал закон Божий: «Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил (Иов.6:24)».

Со словами увещевания к Иову подступают четыре его друга. Каждый из них на свой лад пытается показать ему вопиющую гордость его слов и убедить, что Господь всегда воздает справедливо и что нет человека безгрешного: «Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его: тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду (Иов.15:15,16)».

Иов с горечью задает вопрос о справедливости, в конечном итоге вопрос о теодицеи: «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? (Иов.21:6)». При этом он продолжает настаивать на своей непорочности и готов даже бросит вызов самому Богу: «Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом (Иов.13:3)».

Что мы здесь видим? Вопреки очевидной идее о воздаянии и не менее очевидной идеи о греховности любого человека, Иов не хочет поступиться своей праведностью. Кажется, что он в гордости, в прелести, кажется, что он богохульствует. Между тем, этой своей позицией Иов дает отрицательный ответ на любые гностические теории кармы, прямого воздаяния и т.д. Он не хочет согласиться с тем, что за любым страданием стоит какой-то, пусть даже и неосознаваемый, забытый грех.

Представьте себе, что среди друзей Иова находится человек, который верит в карму. Он бы мог сказать Иову: «Друг, покайся, если ты не помнишь за собой греха, это не значит, что его нет. Возможно, ты согрешил и забыл, возможно, ты согрешил в прошлой жизни. Если ты постараешься, то обязательно обнаружишь исток своего страдания. В любом случае – ты его причина». А Иов не хочет вспоминать, он не хочет углубляться в свое прошлое, он не хочет знания, он хочет встречи: «Но я к Вседержителю хотел бы говорить»!

Это был молитвенный зов de profundis – и Господь его слышит. Он отвергает все умствования друзей Иова: «Сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов (Иов.42:7)».

Сам Бог обращается к Иову, Его взгляд направлен именно на этого дерзкого богоборца, но Он – и это принципиальный момент, – оправдывая Иова в целом, отнюдь не оправдывает его богоборческую позицию: «И отвечал Господь Иову из бури и сказал: препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне. Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя? (Иов.40:1–3)».

Здесь мы подходим к главному откровению Иова, к той самой мудрости, которая освящает все прошедшие страдания: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле (Иов.42:5,6).»

Чуть раньше праведник со скорбью говорил: «Должен ли я лгать на правду мою? Моя рана неисцелима без вины (Иов.34:6)», сейчас он раскаивается. Что же, Иов обнаружил свою вину, тот конкретный грех, который и породил «по железному закону» воздаяния всю бездну, обрушившегося на него страдания? Нет, книга молчит.

Иов раскаялся не потому, что узнал свой грех, а потому, что он встретился с Богом. Получил ли Иов какое-то новое откровение о том, как вершится справедливость в мире, раз уже сам Господь явно отринул благочестивые мудрствования друзей-утешителей? Нет, не получил. Ценность теории о прямолинейном воздаянии, когда грешник падает в яму, которую сам вырыл, ставится под сомнение. Никакого нового знания Иов не получает. Что же ему дается взамен рассыпавшейся теодицеи?

Только встреча, когда уже не слышишь о Боге слухом уха, а когда видишь собственными глазами с непреложной очевидностью. Именно встреча с недостижимым Богом ввергает Иова в прах и пепел и делает покаяние внутренне очевидной онтологической потребностью. Причем это покаяние не в каком-то конкретном грехе, а в полном, сквозном несоответствии Богу. Иов увидел, что его добродетели, что вся его праведность пред величием явленного Бога – сущее ничто.

Иов видел нищету идеи механического воздаяния за грех здесь на земле, но он не придумывал какую-то иную, более правильную, пусть даже все объясняющую, совершенную теорию. Он только взывал к Богу и, насколько мог, выдерживал это отчаяние непонятности. Для Иова антиномия теодицеи предстала во всей осязаемой полноте: Господь справедлив и воздает добром за добро и злом за зло – я праведен, Господь не может воздать мне страданием – и вместе с тем я страдаю. Иов знал, что спасти из этого безумия непонятности его может отнюдь не его собственное усилие по узнаванию и припоминанию греха, а только сам Бог. И он, выдержав распятие антиномии, углубляясь в сердечную тайну благоговения, дождался встречи и явленности.

· Вначале, когда Иов лишился земного достояния, – непосредственное переживание горя и смирение пред волей Божьей: «Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов.1:20,21)».

· Потом, когда было уязвлено его тело – отчаяние: «После того открыл Иов уста свои и проклял день свой (Иов.3:1)». «Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье (Иов.3:26)».

· При углублении в отчаяние – мучительное непонимание: «Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил (Иов.6:24)»

· При углублении в непонимание – зов из глубины сердца, от полноты его существа о справедливости: «Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом (Иов.13:3)».

· И наконец, высшее благоговение и раскаяние перед лицом открывшегося Бога: «я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле. (Иов.42:6)».

Неужели Иов мог бы дойти до такой углубленности в тайну благоговения, если бы он еще в начале своих страданий всю силу своего отчаяния обратил бы на поиск собственного забытого, а может и не совершенного греха? Тогда бы он считал, что все правильно, что да, я должен страдать, ибо так вершится правосудие Божие. И при этой сквозящей понятности зов de profudis не был бы брошен в небо и Бог не ответил бы ему. Ибо зачем отвечать тому, для кого и так все ясно?

Мы можем здесь еще раз по-новому взглянуть на кьеркегоровское «или – или». Или познание Судеб Божиих и понятийная «прозрачность» мировой трагедии – или неведующее благоговение перед Судьбами Божьими и встреча с абсолютным Ты в перспективе сердечной углубленности. В этом извечном противостоянии Иова и гнозиса, мне кажется, можно усмотреть даже некоторую духовную закономерность: чем в большей степени человек пытается познать изнанку, сокровенные пути Божественного Промысла о мире, тем больше сужается духовное пространство его сердца для встречи с абсолютным Ты.

Евгений Проскуликов
eugenepro.livejournal.com