В. Убейволк: Сектанты ли мы? Поместная община и объективная реальность

На сегодняшний день такое мнение продолжает бытовать, общество рассматривает многие поместные общины как секты, общины продолжают возмущаться. Позволю себе высказать свою гипотезу – значительная доля закрепившегося «бренда» имеет под собой основание. Другими словами, многие евангельские христиане сами виноваты в том, что их рассматривают в сектантском спектре. Попробую дать свое понимание секты.

Секта напоминает «интравертную контркультуру», если можно ввести такой термин. Она критикует существующую культуру, противостоит ее влиянию, ограничивает общение своих последователей с представителями основной культуры, ведя при этом строгий отбор для желающих присоединиться. Это напоминает дверь, открывающуюся только вовнутрь, и то при значительных усилиях. В эту дверь можно только войти, выход запрещен. Желающие покинуть секту, становятся врагами всей общины, начинается травля социальная, иногда материальная, и практически всегда – духовная. Учитывая, что среди признаков секты есть право распоряжаться благодатью, непослушные адепты запугиваются отлучением не только от общины, но и от Божьего покровительства, вечного спасения, благословенной жизни.

Один из важнейших аспектов, которые необходимо рассмотреть, говоря о жизни поместной общины, которая постоянно находится под риском стать сектой – это сложность, связанная с оцениванием объективной реальности. Виктор Франкл в своем величайшем труде «Человек в поисках смысла» приводит прекрасный пример. Через специальные приборы с Земли можно рассмотреть все планеты Солнечной системы, кроме одной – самой Земли. Субъект исследования не может одновременно являться и ее объектом. Точнее говоря, попытки подобных исследований делаются, но всегда возникает вопрос об объективности результатов подобных исследований. Известный российский психолог Юлия Гиппенрейтер предлагает интроспекцию в качестве одного из самых надежных источников получения психологических данных, так как, только исследуя самого себя, можно отделить ложь от истины. Возможно, что для получения определенных результатов можно с ней согласиться, но слабость метода заключается в том, что данные, полученные на самом себе, лишь с определенной долей вероятности можно проецировать на других.

Исследуя самого себя, я могу делать выводы только о самом себе. Движение индуктивного рассуждения от частного к общему объективно лишь при возможности провести полную индукцию, то есть изучить все объекты, входящие в данный ряд исследований. Таким образом, объективно оценить самого себя довольно сложно, и еще сложнее оценить разницу субъективных исследований с объективной реальностью. Переводя все это на язык церковной жизни, возникает вопрос – может ли какая-то поместная община объективно оценить свою эффективность исходя лишь из своих собственных внутренних данных?

Я уверен в том, что каждой поместной общине необходимо постоянно проводить самооценку, но эффективность подобной самооценки возможна лишь при наличии каких-либо внешних данных. Сегодня евангельское сообщество имеет огромное количество наработок по оцениванию своей эффективности. Известны труды Института роста церкви, Школы Всемирной миссии, таблицы Шварца и его сотрудников, движения Рика Уоренна, церкви Э. Стэнли. Некоторые христианские агентства предлагают даже свои услуги в том, чтобы провести полномасштабную проверку методов церковной активности, исходя из целей данной конкретной церкви.

Но проблема заключается в том, что у большинства церквей нет желания обращаться за подобной помощью. Причин здесь может быть несколько. Первая причина – страх вскрыть свои недостатки перед другими. Все мы хотим выглядеть в глазах общественности лучше, чем мы есть на самом деле. Для человека, в частности, и для церкви, в общем, вполне естественно скрывать свои недостатки, не выставляя их напоказ. И для народов, проживающих в Восточной Европе и странах СНГ – это особая проблема.

Люди на Западе, говоря о проступках, покаянии и заглаживании негативных результатов, делают акцент на вину и оправдание. В вопросах спасения именно об этом говорил Мартин Лютер – вмененной праведности, то есть человек после обращения к Господу не стал «вдруг» праведным, Господь через кровь Христа вменил ему праведность, смотрит на него как на праведного только по причине оправдания. Исходя из этого, во многих западных церквях получил распространение институт душепопечительства, исповеди. Люди признаются в своих проступках, так как уверены в том, что за признанием неизбежно последует оправдание. И недаром, именно в немецко-язычной среде зародился психоанализ, в процессе которого клиент должен «вытащить» из своего подсознания всю свою подноготную. Людям не стыдно признаваться в своих проступках, так как признание в оных автоматически выводят человека из категории виновного в категорию оправданного.

На Востоке сравнительно мало говорят об оправдании и вине. Здесь акценты ставятся на чести и стыде. Виновный человек боится не столько юридического наказания, сколько общественного порицания. Вопрос «Тебе не стыдно?» - каждый ребенок сотни раз слышит с детства. Еще в первой половине 20-го века православный психолог и богослов В.В. Зеньковский, вынужденный эмигрировать во Францию после событий 1917-го года, писал о социальном и личностном стыде, подчеркивая деструктивность первого. Социальный стыд не формирует внутренних рамок, не позволяет развиваться внутренней свободе и полностью зависит от тех или иных социальных установок, которые могут измениться. И, если у человека не сформирован индивидуальный стыд, от него можно ожидать неадекватного поведения в новых для него обстоятельствах. Трудно не согласиться с этим, и, тем не менее, хочется отметить, что и в одном, и в другом случае Зеньковский говорит о стыде.

Наше общество формирует нравственные нормы в большей мере через стыд. Мы боимся общественного мнения. И как результат – мы не желаем вскрывать свои недостатки, погрешности, ошибки, грехи. Те немногие христианские психологические (душепопечительские) консультации, которые открылись у нас в конце 20-го – начале 21-го веков показывают, что люди нуждаются в подобной помощи, но испытывают страх открыться. Возможно, именно поэтому лучшей «исповедальней» у нас были и, пожалуй, остаются вагоны поездов дальнего следования, в которых встречаются совершенно чужие люди, открывая друг перед другом свои переживания, они уверены в том, что больше никогда не встретятся.

Мы, в наших церквях, воспитаны в этом же самом обществе, в котором доминирует социальный стыд. Нам сложно признаться, что что-то сделано не так. Ведь второго шанса могут и не дать. Скрывая свои недоработки, свои ошибки, и делая это систематически, возникает установка, что мы все делаем правильно. Находятся объяснения и замедлению роста церкви, и прямо скажем вымиранию поместных общин, и стагнации миссии, и отчуждению от нужд своего общества.

На первом этапе эти аргументы звучат как объяснения, но объяснения не могут иметь долгосрочного эффекта. Рано или поздно объяснениям приходит конец, и тогда приходится нести ответственность за неудачи. И к сожалению, зачастую встречаются случаи, когда подводится богословская база под такое состояние, выискиваются стихи в Библии, сводятся воедино «несводимые» стихи, и налицо – «самая правильная церковь», церковь, которая все делает правильно, которая практически не ошибается, и у которой – «самое правильное богословие».

Конечно же, у членов церкви возникают вопросы относительно универсальности тех принципов и подходов, к которым пришло руководство их общины. То есть, люди задают вопрос – «но ведь мы знаем другие церкви, в которых не исповедуется «наше» богословие и не практикуются «наши» формы. Как быть с ними? Может ли быть так, что и они, и мы – правильные?». И вот тут и наступает скорее всего, самое большое испытание в жизни служителя. Либо он (они) признает, что возможны разные варианты, что мы – не единственные, и не «самые»… мы – лишь одни из многих, которые пришли к своим выводам на основании нашего опыта, наших изысканий… возможно, пройдет время и мы убедимся в необходимости что-то поменять, что-то пересмотреть, поставить новые ориентиры…

Либо… руководство может начать клеймить всех остальных. Вместо того, чтобы заявить, что истина – одна, и эта ИСТИНА – ИИСУС, а, вот «правд может быть много», начинается наезд на инакомыслящих. Выводы, к которым пришла община, совсем быстро приобретают статус «соборных» решений, то бишь – неизменных и непогрешимых. Произносятся проповеди, осуждающие всех, кто допустил отклонение от «истины», пишутся статьи, книги. История помнит взаимные проклятия, анафемы, обвинения и призывы к покаянию. Причем, каяться призывали не в нарушении библейских заповедей, а в разрушении единства, где под «единством» понималось послушание и следование принятым решениям и символам веры. Это испытали как исторические церкви, так и евангельские деноминации.

И, независимо от того, от кого исходят подобные обличения, налицо признаки сектантства. Сектой может стать как новоявленный культ, так и известная и зарекомендовавшая себя в прошлом община.

Если руководство боится посмотреть правде в глаза, признать, что совершаются ошибки, нуждающиеся в исправлении, не оценивает объективную реальность, исходя из своего контекста, прибегая к помощи как консультантов из-за рубежа, так и коллег-земляков, это – серьезная заявка на то, чтобы стать сектой. Секта мы или церковь – это выбор каждого в отдельности и общины в целом. Выбор за нами.

Владимир Убейволк, специально для христианского информационно-просветительского портала словодлятебя.рф