Условная любовь или замкнутый круг неприятия

Меня тронуло прочитанное как-то на Матронах.РУ: «Бог же не отвернется от тебя, если ты неправильный и плохой». И подумалось — как было бы хорошо, если бы мы все были уверены в этой фразе.

Ведь Бог — идеальный объект для проецирования разных наших ожиданий с самого детства. И, что важно, всякому Его образу в нашей голове можно найти подтверждение и в Библии и в церковном Предании.

Последней прочитанной мной книгой стала «Безусловные родители» Э. Коэна. Концепция автора заключается в том, что наисложнейшая задача родителей – вести себя с ребенком так, чтобы он оставался уверенным в том, что его любят, понимают и принимают со всеми недостатками и несовершенствами. Другими словами, обычная вера родителя в то, что он орет, бьёт, угрожает, наказывает, игнорирует и делает это «во благо», не спасает от того, что ребенок упорно не верит и не может такую «любовь» принять. Конечно, тема воспитания довольно сложна и не исчерпывается одним лишь этим подходом. Это, скорее, параллель, необходимая для следующих рассуждений.

Так вот, автор книги «Безусловные родители» пытается понять истоки феномена «обусловленной любви». Сперва он допускает, что принцип рыночных отношений и меркантильности, а также метод «дрессуры» и «кнута и пряника» очень сильно засели в головах родителей и стали нашей привычной логикой и причиной той самой обусловленности любви. Но к середине книги неожиданно признается, что виной этим моделям является все-таки религия, чьи божества отказываются любить людей, какими они есть, постоянно ставя им всё более сложные условия для ожидаемого развития, одаривая их одобрением или любовью. А мы уже действуем по их образцу, повторяя на детях и далее. После этого мне стало интересно разобраться — а может это так на самом деле?

Психологи часто пишут, что люди приходят к Богу, как к новому Родителю, который может быть (опираясь на их детский опыт) — «другом», «строгим судьей», «бездушным создателем правил», «любящим папой» или «просто хорошим парнем». По крайней мере, так происходит, когда приход к вере совершается взрослым человеком. И ведь каждый такой подход действительно может опереться на различные цитаты и образы Бога из Священных книг.

Слово — вот одна из главных вещей, способных убедить в любви и разуверить в ней. И в отношениях в семье, и с ближними, и в отношениях с Богом. Ну, например, кто не спотыкался о Ветхий Завет, придя к вере? Как можно было принять всё то, что там описано, как отношения между любящим Отцом и детьми? Вот уж действительно здесь нужно сильно постараться, чтобы абстрагироваться и понять образно и иносказательно, нужна помощь мудрого трактовщика, чтобы в своей голове увязать образ Бога как любящего Отца с изложенными там событиями. Чтобы не понять все буквально и не начать «сечь розгами», приносить в жертву детей и использовать принцип «око за око». Представляю, как сложно было нашим предкам, прочтя Библию, не понять ее буквально. Если не ошибаюсь, первый раз в России Ветхий Завет издался для чтения при свт. Геннадии Новгородском и св. Иосифе Волоцком. «Домострой» и последующие квазихристианские произведения уже позже спокойно ссылались на цитаты именно из Ветхого Завета.

Но ведь один и тот же сюжет Священной Истории можно истолковать и в ту, и в иную сторону. Вот, скажем, Адам и Ева и их роковая ошибка. Любой ребенок, да и взрослый, не обманывающий себя сознательно, задастся вопросом — если изгнание из рая это наказание, то, по сравнению с самыми жестокими родителями, Яхве — тот, с кем опасно иметь дело, ведь это выглядит как месть, как наказание без предупреждения, чего нет даже в самых малоразвитых обществах. Если мы признаем, что изгнание было нормальной формой установления Богом «естественных последствий», чтоб в следующий раз «думали», то где бережное предупреждение о масштабе последствий?

Предполагая же, что сотворение Человека было экспериментом со свободой воли, а изгнание — единственно возможным способом сохранить отношения, обеспечить здоровую зависимость людей от Бога и привязанность к Нему в условиях выживания, то, пожалуй, тут мы уже как-то можем поверить в Его небезразличие к людям.

Даже некоторые современные психологи, сторонники теории привязанности, советуют родителям, чьи взрослеющие дети совсем отбились, считают себя уже взрослыми и независимыми, нежелающими прислушиваться и способными на многие опасные ошибки, совершить совместную поездку или поход, где обнаружиться в чем-то несостоятельность ребенка, его страхи, уязвимость. И это сможет восстановить привязанность к родителю и тем самым обеспечит безопасность все еще юного человека до тех пор, пока он сам не будет в состоянии о себе позаботиться.

Многие события из истории отношения Бога и человека можно интерпретировать и так, что они смогут говорить о любви, притом о той, в которую можно поверить ее объекту, хотя из Ветхого Завета можно вынести только одно — она хоть и есть, но она жестко условна.

Если же обратиться к Новому Завету, любовь становится все более принимающей, безусловной. А как иначе можно продолжать ходить с мытарями и блудницами, не критикуя их постоянно и не отворачиваясь демонстративно и ханжески хмурясь, демонстрируя неприятие всех этих пороков и грехов? Но у Христа нет позы, Он не отворачивается даже от нераскаявшегося Иуды. Он занимает статичную положительную позицию к тому, кто нуждается в Его любви и заботе.

Христос был бы идеальным Родителем. Он умеет вести с людьми так, что они чувствуют, что небезразличны Ему. Он принимает их не за что-то, а просто с верой в них и состраданием только по факту того, что они, как дети, нуждаются в Его безусловной любви и принятии. Можно вспомнить разговор с Самарянкой. Он видит ее жизнь — порочную, но не дающую радость. Но сначала Он дает ей выбор, нейтрально, но с грустью оценивая ее жизнь. Он дарит ей безусловную любовь и принятие ее самой вместе с той скрытой болью, которая в ней живет, и это открывает в ней доверие и дает прочувствовать то, что она любима, а значит и желание измениться самой в ответ на любовь и принятие.

Его как Человека не хватает на боль и нужду каждого, но Он всегда стремится облегчить ее. Он принимает и блудниц, не ставя им ультиматумы — или-или, хотя к праведникам настроен скептически. Он уверен, что Его любовь способна коснуться их сердец и душ, стоит им лишь признать нужду в Нем. Он говорит и ведет себя как право имеющий, но не так, по-мирски « вправе», со всеми атрибутами силы и власти. А кротко. Но при этом Он умеет ставить границы дозволенного в своем Доме, переворачивая столы менял. Он может спокойно констатировать последствия неверного жизненного пути, плача о непринятии Его любви и неверном выборе.

Многие говорят — «вот это Сын такой, а Бог-Отец другой». Поведение Бога-Отца, конечно, сложнее оценить. Оно было описано в Ветхом Завете нехристианскими авторами, и тем сложнее нам понять Его на новом языке трактовки библейской истории — на языке любви. Мы видим Его строгость, за которой скрывается жажда нашего спасения в этом сложном мире. Он суровый тренер, дающий все более сложные задания для нашего блага, по нашей же воле, согласию или возможно даже без ее активного проявления. Но Христос даёт надежду на милость, безусловную любовь и принятие.

Многие из нас были очарованы Им, скрываясь от неумолимых ожиданий мира, общества и даже семьи. Среда требует, ожидает, принуждает — «утром — деньги, вечером — стулья». Сначала изменись, потом повернемся к тебе. Если бы все родители за пример родительской любви брали не любовь по буквальному ветхозаветному образцу, а по образу и подобию Христовой любви, как проще бы детям бы узнать и принять Бога в свою жизнь.

Но чаще происходит иначе. Дети рассматриваются как объект воспитания, как материал, из которого нашими усилиями должно что-то выйти. Мы, верующие, часто смотрим на них, как на кусок глины, который нам доверил Бог, и из которого мы должны сами что-то вылепить, угодное Ему же. Потому что мы верим, что только на этих условиях наш малыш будет Им любим. А значит «успешен» и в этой жизни, и в следующей… И в том, что эта логика есть у некоторых верующих, наверное, Э. Коэн оказывается прав. Часто это ведет к тому, что за подобным подходом сложно разглядеть и принять в ребенке личность.

Иногда в истории Бога заменяло общество и судило так же строго. Тогда родители были ответственны перед общиной, родом. Но ведь суть отношения не поменялась. Страх и ответственность перед кем-то за доверенное чадо рождает высокую планку требований и ожиданий. И личность не принимается безусловно. Свобода несет риски, у родителя возникает много вины, ведь это их ответственность сделать из этого материала что-то правильное. С трудом принимаются детские несовершенства, потому что так мы относимся к своей работе — ожидая безупречности. Мы скупы на любовь за так, а дарим ее лишь за успех, за удачность работы, соответствующей нашим же стандартам. А ребенок живет и не чувствует нашего приятия и любви. И начинает верить в то, что это норма — быть любимым условно, а по сути — нелюбимым. И передает эту условную любовь дальше, уже своим детям и просто ближним.

Гуманизм предполагает, что родители воспитывают ребенка, отвечая за него, но перед ним же. Конечный результат заботы — полнота жизни новой личности. А разве не этого же ждет от нас Бог? Разве не полноты, не радости, пусть и в более широком смысле? Но в отличие от «условных родителей», Он не требует от нас совершенства своими силами, но только с Его помощью, поддержкой и любовью, способной принять наше несовершенство, порочность в каждый момент времени, терпеливо ожидая нашего взросления.

Возможно, отчасти безусловная любовь — действительно заслуга гуманизма, но я все же верю, что Христос в Евангелии подает нам первый пример подобного отношения к тому, кто в Нем нуждается. Просто надо постараться и разглядеть ее там.