РЫБНЫЙ ЧЕТВЕРГ | Доказательство смысла

«Вопрос мой – тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, – тот вопрос,без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?» Иначе выраженный, вопрос будет такой: «Зачем мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?» Еще иначе выразить вопрос можно так: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?»[1]

Этим вопросом задавался один из самых успешных людей в истории цивилизации - Лев Николаевич Толстой. Странно, если человек достиг в жизни практически всего, то ему вроде нет нужды думать о смысле жизни. Кажется, это удел бедных и слабых, которые ищут внешние смыслы из-за жизненной неудовлетворенности. Когда живешь полной жизнью, нет ни времени, ни желания на подобные глупости. Ан нет: «И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон было у меня то, что считается совершенным счастьем: это было тогда, когда мне не было пятидесяти лет. У меня была добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло и увеличивалось. Я был уважаем близкими и знакомыми, больше чем когда-нибудь прежде был восхваляем чужими и мог считать, что я имею известность, без особенного самообольщения. При этом я не только не был телесно или духовно нездоров, но, напротив, пользовался силой и духовной и телесной, какую я редко встречал в своих сверстниках: телесно я мог работать на покосах, не отставая от мужиков; умственно я мог работать по восьми-десяти часов подряд, не испытывая от такого напряжения никаких последствий. И в таком положении я пришел к тому, что не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни»[2].

Вот и получается, какой образ жизни мы бы ни вели, вопрос о смысле жизни остается одним из самых ключевых вопросов человеческого бытия. Как бы люди от него не открещивались и не говорили, что это вопрос к философам, рано или поздно каждый к этому вопросу обращается. Дело в том, что беды приходят в нашу жизнь, иногда мы оказываемся у края пропасти или смотрим в лицо смерти. А ведь смерть, как мы уже говорили, уравнивает всех в правах. И чем ближе к ней, тем вопросы смысла все чаще поднимаются. И раз мы над ними задумывается тогда, когда целая жизнь проносится перед глазами, значит, этот вопрос оказывается не то, что не праздным, но одним из ключевых.

Но не всем судьба дает шанс успеть задаться этим вопросом. Иногда смерть приходит слишком внезапно (а ее практически никогда не ждешь), тогда уже поздно что-либо предпринимать. И что за жизнь человек прожил? Что после себя оставил доброго? Чего достиг? Не зря ли ходили его ноги по этой земле?
Кто-то говорит, в этом смысле, что главное -  это умереть достойно. А как это, достойно? И как подготовиться должным образом к этому страшному событию?

Но кто-то может нам возразить, сказав, что смысл - дело сугубо субъективное, каждый, мол, находит свой смысл. Иными словами, нет универсального смысла для всех. А кто-то даже говорит, что смысл жизни заключается в его поиске. Красивый афоризм, равно как и бессмысленный, ибо бессмысленна жизнь ради одних поисков. Нельзя всю жизнь искать. Мы должны искать, чтобы жить, а не жить, чтобы искать. 

Вот что писал по этому поводу видный русский философ С. Л. Франк: «Одно из двух: либо смысл жизни есть, либо его нет. Не может быть полусмысла или отчасти-смысла, смыслочка. То, что лишено смысла называется бессмысленным. Если мы жизни отказываем в смысле, значит она бессмысленна. Если мы говорим, что нас этот вопрос не заботит, значит мы утверждаем по сути то же самое»[3]. 

Многие связывают вопрос смысла жизни с вопросом счастья. Счастлив, значит не зря живешь, значит, есть смысл, но проблема в том, что счастье – нестабильное и зыбкое состояние. Конечно, человек отлично может себя занять и найти смысл на определенное время: карьера, путешествия, спорт, музыка, поиск второй половины, семья, дети и мн. др. Но  приходит время, когда человек приходит к выводу, что это не гарантирует счастья и, соответственно, не наполняет жизнь смыслом. 

Есть же категория людей (и таких людей в наше время все больше), которые вообще говорят, что вопросом смысла нечего задаваться, нужно просто жить и по мере возможности наслаждаться: бери от жизни все! Это называется гедонизмом. В таком случае мы расписываемся в бессмысленности жизни, а поскольку наслаждаться не всегда получается, и еще нужно разобраться чего в жизни больше, наслаждения или страданий, то можно прийти к выводу, что жизнь не только бессмысленна, но и зла. Если это так, то русские философы в унисон с Толстым говорят, что самым честным способом будет уход из жизни. Это В. С. Соловьев говорит: «Между отрицателями жизненного смысла есть люди серьезные; это те, которые свое отрицание завершают делом – самоубийством; и есть несерьезные, отрицающие смысл жизни лишь посредством рассуждений и целых мнимо-философских систем. Когда теоретический пессимист утверждает как настоящую предметную истину, что жизнь есть зло и страдание, то он этим выражает свое убеждение, что жизнь такова для всех, но если для всех, то, значит, и для него самого, а если так, то на каком же основании он живет и пользуется злом жизни, как если бы оно было благом?»[4]. А это все тот же Л. Н. Толстой: «Не нравится тебе жизнь, убей себя. А живешь, не можешь понять смысла жизни, так прекрати ее, а не вертись в этой жизни, рассказывая и расписывая, что ты не понимаешь жизни. Пришел в веселую компанию, всем очень хорошо, все знают, что они делают, а тебе скучно и противно, так уйди»[5]. 

Жестко, но не лишено справедливости. Только мало кто уходит... Сам Лев Николаевич хотел уйти, но не нашел в себе моральных сил, пришлось далее искать смыслы. И кое-что у него получилось: «Моя жизнь – жизнь потворства похоти – была бессмысленна и зла, и потому ответ: «жизнь зла и бессмысленна» – относился только к моей жизни, а не к жизни людской вообще. Я понял ту истину, впоследствии найденную мною в Евангелии, что люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий худые дела, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его. Я понял, что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже – разум для того, чтобы понять ее»[6].

Итак, возвращаясь к сказанному выше, проблема состоит в том, что люди за смысл жизни выдают нечто локальное, второстепенное выдают за главное. Они отвечают не на вопрос о смысле вообще, а на вопрос, что мне делать здесь и сейчас, в определенный промежуток времени. Средства выдаются за цель. В таком случае мы попадаем в порочный круг вопросов: а в чем смысл этого смысла? А в чем смысл того смысла, который был смыслом этого смысла? «Смысл никогда не может быть средством, к примеру, когда мы говорим о том, что для нас смысл - это обеспечение семьи или карьера, то мы должны понимать, что это лишь средство, которое призвано либо обезопасить нас, либо привести к чувству удовлетворенности, либо телесного или душевного комфорта. Тогда возникает вопрос в смысле чувства безопасности, защищенности, удовлетворенности и комфорта»[7].

Исходя из этого, С. Л. Франк предлагает мыслить целостно: «мысля о жизни и ее чаемом смысле, мы неизбежно должны сознавать жизнь, как единое целое. Вся мировая жизнь в целом и наша собственная краткая жизнь - не как случайный отрывок, а как нечто, несмотря на свою краткость и отрывочность, слитое в единство со всей мировой жизнью - это двуединство моего «я» и мира должно сознаваться, как вневременное и всеобъемлющее целое, и об этом целом мы спрашиваем: имеет ли оно «смысл» и в чем его смысл? Поэтому мировой смысл, смысл жизни никогда не может быть ни осуществлен во времени, ни вообще приурочен к какому-либо времени. Он или есть - раз навсегда! Или уже его нет - и тогда тоже - раз навсегда!»[8]

Ему вторит Лев Николаевич: «Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью»[9].

Очень важная мысль – мы должны найти такой смысл, который не уничтожается смертью. Как мы видим, Лев Николаевич и многие другие, ищущие смысла, пришли к вере. А что еще есть в этом мире, что не уничтожается смертью? Красота? Но и она умирает... Светлое будущее? Насмотрелись мы уже самых различных «светлых будущих»… Увековечение в поколениях? Сомнительное дело, через одно-два поколения нас забудут, а последующее развитие не в нашей власти. Да и кто будет подводить конечный итог неизвестно… И ради чего жили все эти поколения тоже непонятно… Слава? Но «всякая слава человеческая - как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал» (1 Пет. 1:24).

Все слишком временно, слишком тленно и преходяще…

Потому и пишет великий писатель: «Как было прежде, так и теперь, сказал я себе: стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит забыть, не верить в него, и я умираю. Что же такое эти оживления и умирания? Ведь я не живу, когда теряю веру в существование Бога, ведь я бы уж давно убил себя, если б у меня не было смутной надежды найти его. Ведь я живу, истинно живу только тогда, когда чувствую Его и ищу Его. Так чего же я ищу еще? – вскрикнул во мне голос. – Так вот Он. Он – то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить – одно и то же. Бог есть жизнь. «Живи, отыскивая бога, и тогда не будет жизни без бога». И сильнее чем когда-нибудь все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня»[10].

Да, Лев Николаевич так и не стал истинным христианином, но вектор направления был верным и его опыт для нас может оказаться очень ценным.

Самое время подвести итоги. Возвращаемся к С. Л. Франку: «Для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность Ему, достижимость для нас жизни в Боге, или божественной жизни. Необходимо прежде всего, чтобы, несмотря на всю бессмысленность мировой жизни, существовало общее условие ее осмысленности, чтобы последней, высшей и абсолютной основой ее был не слепой случай, не мутный, все на миг выбрасывающий наружу и все опять поглощающий хаотический поток времени, не тьма неведения, а Бог, как вечная твердыня, вечная жизнь, абсолютное благо и всеобъемлющий свет разума. И необходимо, во-вторых, чтобы мы сами, несмотря на все наше бессилие, на слепоту и губительность наших страстей, на случайность и краткосрочность нашей жизни, были не только «творениями» Бога, не только глиняной посудой, которую лепит по своему произволу горшечник, и даже не только «рабами» Бога, исполняющими Его волю подневольно и только для Него, но и свободными участниками и причастниками самой божественной жизни, так, чтобы служа Ему, мы в этом служении не угашали и не изнуряли своей собственной жизни, а, напротив, ее утверждали, обогащали и просветляли. Это служение должно быть истинным хлебом насущным и истинной водой, утоляющей нас… Та, на Синайских высотах поставленная Богом, через древний Израиль, всем людям и навеки задача: «жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие; избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое», -эта задача научиться отличить истинную жизнь от жизни, которая есть смерть, понять тот смысл жизни, который впервые вообще делает жизнь жизнью, то Слово Божие, которое есть истинный, насыщающий нас хлеб жизни, -эта задача именно в наши дни великих катастроф, великой кары Божией, в силу которой разодраны все завесы и все мы снова «впали в руки Бога живого», стоит перед нами с такой неотвязностью, с такой неумолимо грозной очевидностью, что никто, раз ощутивший ее, не может уклониться от обязанности ее разрешения»[11].

Смысл есть. Он влечет нас за собой. Временное отныне нас не утомляет. Смерть не пугает. Вечное приводит в благоговейный трепет. Смысл не абстрактен, не за тридевять земель, Он близок нам как никто другой. Он стучится в наши сердца, желая с нами отужинать.

Он уже приходил к нам, облекался в нашу плоть, дышал нашим воздухом, оставлял следы на обожженной земле. И еще придет.
Ждем!