Слово для тебя
Поиск по сайту:
 

«Библия говорит к сердцу каждого поколения, а мерилом для оценки жизненности и силы народа будет всегда его отношение к Библии». (Иоганн Гёте)

В московском "Библио-Глобусе" состоялась дискуссия о секуляризации и религии

Дискуссия "Конец религии или конец секуляризации, или что будет с религией через 50 лет?" состоялась в среду, 8 апреля, в клубе книжного магазина "Библио-Глобус".Дискуссию организовало Московское Религиоведческое Общество. Дискутировали Дмитрий Узланер и Павел Костылев, оба с религиоведческого отделения философского факультета МГУ. 


В начале встречи Дмитрий Узланер изложил вкратце основные тезисы своей статьи, опубликованной в журнале "Логос" (№ 4, 2008), в которой он, следуя за Джоном Милбанком, представителем "радикальной ортодоксии", призывает нас пересмотреть традиционные взгляды на сущность процесса секуляризации. Обычно, по его словам, секуляризация трактуется в сугубо отрицательном смысле, как "история вычитания", шаг за шагом освобождающая мир от накинутого на него "религиозного покрывала". Этот взгляд предполагает существование будто "естественно" независимых от религии сфер человеческой деятельности (в качестве примера таковых приводятся обычно наука и право) и отдельной от них сферы религиозного, которая столь же "естественно" должна быть ограничена рамками личного благочестия. Но по какому-то недоразумению религия выплеснулась за пределы своего "естественного" места и вторглась в нерелигиозные сферы, нарушив их автономию. А процесс секуляризации просто всё возвращает на "свои места". В том числе и религию. Такова общепринятая концепция секуляризации.


В противоположность ей, вслед за Милбанком, Узланер настаивал на том, что никаких особых, четко отграниченных друг от друга, сфер религиозного и нерелигиозного нет, а само такое разграничение вводится лишь секулярным проектом. Функция секуляризации состоит не в том, чтобы всё расставить по местам, а в том, чтобы их создать. А затем убедить публику, что такие, весьма специфические, места на самом деле предполагаются "естеством вещей", а вовсе не есть какое-то специальное изобретение европейской эпохи последнего времени, не имеющее аналогов в истории. 

Поэтому религия появляется только с развитием процесса секуляризации и, более того, предполагается им. До внедрения секулярного проекта (этот процесс начинается примерно с XVII века) никакой религии не существовало, и всё в равной степени могло быть названо религиозным: и политика, и наука предполагали в своей основе не меньшую "религиозность", чем вера в божественное как таковая. А если всё было в равной степени "религиозным" (с тем же успехов всё можно было назвать "научным"), то религиозного не было вообще. Религию как отдельную область создал именно секуляризм, стремясь, по словам Узланера, "загнать в гетто" альтернативные проекты. Для этого неудобные концепты были промаркированы как "религиозные" и немедленно определены в узкие рамки "личного дела каждого человека". Так что секуляризм не отрицает религию, а ее конструирует.


Но сейчас, по мнению Узланера, "конец эры секуляризации уже наступил, в некоторых регионах дошел до крайней точки и замер, в других же ему на смену приходят активные процессы десекуляризации". То, что было загнано в рамки "религии", стремится выйти за ее пределы (в качестве примера можно привести требования мусульманских диаспор, которые никак не желают укладываться в понятийную схему Просвещения) и определять жизнь общества в целом.


Выступавший вслед за Узланером Павел Костылев с ним спорить не стал, но заметил, что та "религия" (понимая всю условность этого слова), которая была до секуляризации, уже не вернется, а сама секуляризация может идти и дальше. Просто отмотать назад пятьсот-шестьсот лет не получится. Появились формы нетрадиционной религиозности (например, Нью-Эйдж) и произошли необратимые трансформации в обществе, так что "область постсекулярного представляет, по словам Костылева, невообразимую кашу". Как подчеркнул докладчик, для нашего времени характерна "размытая религиозность", когда невозможно ответить на вопрос, религиозен ли человек или нет (например, это создает сложности с подсчетом православных в России, так как то, что человек считает себя православным, еще не означает, что он таковым является). 

В своем выступлении Костылев коснулся и вопроса о "судьбах религиоведения", отметив, что "религиовед в постсекулярных условиях оказывается в наиболее сложной ситуации, так как от него требуют четких определений того, чем же он занимается". Но, по словам Костылева, "вместо того, чтобы бесконечно определять религию и спорить с определениями, надо просто изучать ее", тем более что современная гуманитарная наука давно ушла от потребности в каких-то общепринятых определениях. Впрочем, в возникшем за этим споре о "воцерковленности" Костылев почему-то стал настаивать на том, что необходимо дать универсальное ее определение, иначе "науки не получится".

Оппоненты сошлись в наиболее принципиальном пункте: а именно в том, что само понятие "религии" требует большой осторожности в обращении и не является чем-то до конца самоочевидным. 


Думаю, даже отвлекаясь от генезиса понятия "религия" (с гипотезой Милбанка можно и спорить), следует предположить, что оно приносит больше вреда, чем пользы. Как, впрочем, и само разграничение науки, искусства, религии, философии и пр., которое является европейским изобретением последних двух-трех столетий, но через его призму почему-то предлагается смотреть на остальные эпохи и культурные традиции. В итоге, искусственно членя неразделимое (чтобы отдать один кусочек на откуп истории искусства, другой – религиоведению и т.д.), мы рискуем не понять целое. В итоге однотипного расчленения совершенно различных традиций, буддизм, например, вычлененный из всей совокупности практик Востока в качестве "религии", оказывается на одной полочке с христианством. Оказывается только потому, что эта полочка удобна религиоведу, который хочет заниматься "религией". Хотя, может быть, христианство, скорее, надо ставить на одну полку рядом с капитализмом или с тем же секулярным проектом, а не с другими "религиями". Но религиоведу это неудобно – и он продолжает настаивать на существовании некой "религии вообще", втискивая в эту категорию то, что в нее укладываться категорически не хочет.

Конечно, везде есть свое распределение ролей, и разграничительные линии и рамки существуют в любой традиции. Но они не обязаны совпадать с нашими. Так, скажем, на откуп историкам науки попадает значительное число античных текстов медицинского и натурфилософского характера (как будто бы в античности существовала "наука"!), которые зачастую рассматриваются ими в отрыве от философского, религиозного или социально-политического контекста. В то же время из поля зрения историков философии эти тексты выпадают (так как они знают, что это компетенция историков науки), что неизбежно делает их представления о философии неполными или даже искаженными. Современные нам разграничения искусственно вдавливаются в ткань чужой культуры, а те дистинкции, которые ей действительно свойственны, игнорируются. И Пифагор оказывается на одной скамье с каким-нибудь античным землемером только потому, что они, видите ли, занимались "математикой". 


Однако в последнее время, с распространением постмодернистской парадигмы, наметился выход из этого тупика. В зависимости от требований самого предмета вводятся новые дисциплины, совершенно не укладывающиеся в рамки прежних, а также проводятся широкие междисциплинарные исследования, позволяющие хоть как-то преодолеть ограничения, накладываемые на нас принадлежностью к европейской культуре (и ее стереотипам). Исследователи перестают бояться влезть в компетенцию специалистов в других областях. Как прошел век поиска "универсальных определений", так прошел этап бесконечной специализации и возведения границ между различными дисциплинами с целью выгородить каждому специалисту, "маленький, но верный", такой уютненький участок работы. 

Так что в этих условиях, учитывая к тому же "размытую религиозность" постсекулярной эпохи, религиовед вряд ли сможет остаться только религиоведом, возможно, чтобы угнаться за своим предметом, не желающим укладываться ни в какие определения, ему придется стать социологом, философом, даже экономистом… 


Впрочем, как было отмечено в ходе дискуссии, понятие "религии", сколь бы его не ставили под сомнение философы и сами религиоведы, зафиксировано в законе, и таким образом обладает некой реальностью. Пусть "религия вообще" фиктивна, но если организацию квалифицируют как религиозную, то из этого следуют вполне ощутимые налоговые льготы. И немедленно встает вопрос: кто же будет "хозяином дискурса" (по выражению Узланера), кто будет определять, что же такое "религия", а что – нет. Вопрос этот действительно отнюдь не праздный – вспомним, например, о саентологии. Что это – религия? Или просто что-то вроде разновидности психотерапии? 


Пока же "хозяином дискурса" назначен православный "сектовед" Александр Дворкин: недавно его произвели в председатели экспертного совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции РФ. Так что экспертизу этот "экспертный" совет будет теперь проводить в соответствии с весьма оригинальными представлениями Дворкина о "тоталитарных сектах" и "истинной духовности". 

Все участники встречи в "Библио-Глобусе" выразили свое недоумению по поводу этого назначения. Так, Павел Костылев сказал, что "религиоведческой экспертизой должны заниматься хотя бы религиоведы по образованию", а Сергей Мозговой, сопредседатель совета Института Свободы Совести, присутствовавший на встрече, вообще отметил нецелесообразность ее введения.


Так что вопрос о том, "что такое религия", актуален не только в контексте споров о гуманитарном знании и об истории европейского Просвещения. В понятии "религия" сомкнулось множество силовых линий: от вопроса специализации, компетентности и статусности представителей научного сообщества до властных механизмов государства, претендующего на то, чтобы регулировать жизнь граждан, связав эту регуляцию с неким понятийным аппаратом. 


Сам разговор в рамках встречи прошел достаточно оживленно, хотя обсуждение вышло далеко за пределы темы, под которой она была заявлена: участники благоразумно воздержались от прогнозов о том, что же будет с религией через 50 лет. Хотя религиозный обозреватель "Независимой газеты" Павел Круг и попытался выяснить у собравшихся религиоведов, какова же через 50 лет будет численность представителей различных конфессий, ему резонно возразили, что численность верующих тех или иных религий – вещь весьма условная, высчитывается во многом по этноконфессиональному принципу. А то, что означают числа, полученные в результате этих сомнительных подсчетов, – вообще отдельный вопрос. Филиппинец и француз одинаково входят в миллиард католиков. Но если первый в порыве религиозного рвения приколачивает себя ко кресту, то второй, может быть, не был на мессе уже лет десять. Вот такой вот миллиард. То же касается и остальных религий.

В дальнейшем Московское Религиоведческое Общество планирует организовать еще целый ряд таких встреч-дискуссий, что можно только приветствовать. 

Александр Храмов

Фото с сайта www.m-mos.ru

Источник: www.portal-credo.ru



Количество просмотров 1794
ВКонтакт Facebook Google Plus Одноклассники Twitter Livejournal Liveinternet Mail.Ru

Возврат к списку

Комментарии ВКонтакте


Комментарии Facebook


Система Orphus

 

Разработка сайта – WebRassvet
Rambler's Top100 COPYRIGHTS 2009-2024 Все права защищены При частичной или полной перепечатке материалов
портала, ссылка на word4you.ru обязательна